Piplz.ru - Сайт о людях и для людей!
Сайт о людях - биографии знаменитостей, статьи, новости.
Навигация
Меню
Разделы сайта
Опросы
Какая информация на сайте Вас заинтересовала?

Фотографии знаменитых людей
Биографии исторических личностей
Биографии современных знаменитостей
Новости из жизни публичных людей

  Поиск




Зощенко Михаил - биография, факты из жизни, фотографии, справочная информация.


В фарватере Гоголя: "сентиментальные повести"

Начиная с середины 1920 годов Зощенко публикует "сентиментальные повести". У их истоков стоял рассказ "Коза"(1922). Затем появились повести "Аполлон и Тамара"(1923), "Люди"(1924), "Мудрость" (1924), "Страшная ночь"(1925), "О чем пел соловей" (1925), "Веселое приключение" (1926) и "Сирень цветет" (1929). В предисловии к ним Зощенко впервые открыто саркастически говорил о "планетарных заданиях", героическом пафосе и "высокой идеологии", которых от него ждут. В нарочито простецкой форме он ставил вопрос: с чего начинается гибель человеческого в человеке, что ее предрешает и что способно ее предотвратить. Этот вопрос предстал в форме размышляющей интонации. Герои "сентиментальных повестей" продолжали развенчивать мнимо пассивное сознание. Эволюция Былинкина ("О чем пел соловей"), который ходил в начале в новом городе "робко, оглядываясь по сторонам и волоча ноги", а, получив "прочное социальное положение, государственную службу и оклад по седьмому разряду плюс за нагрузку", превратился в деспота и хама, убеждала в том, что нравственная пасивность зощенского героя по-прежнему иллюзорна. Его активность выявляла себя в перерождении душевной структуры: в ней отчетливо проступали черты агрессивности. "Мне очень нравится, - писал Горький в 1926, - что герой рассказа Зощенко "О чем пел соловей" - бывший герой "Шинели", во всяком случае близкий родственник Акакия, возбуждает мою ненависть благодаря умной иронии автора" ("Литературное наследство". Т.70. М., 1963).

Но, как заметил К. Чуковский в конце 1920-х - начале 1930-х, у Зощенко появляется еще один тип героя - человек, "потерявший человеческий облик", "праведник" ("Коза", "Страшная ночь"). Эти герои не принимают морали окружающей среды, у них другие этические нормы, они хотели бы жить по высокой морали. Но их бунт кончается крахом. Однако в отличие от бунта "жертвы" у Чаплина, который всегда овеян состраданием, бунт героя Зощенко лишен трагизма: личность поставлена перед необходимостью духовного сопротивления нравам и представлениям своей среды, и жесткая требовательность писателя не прощает ей компромисса и капитуляции.

Обращение к типу героев-праведников выдавало извечную неуверенность русского сатирика в самодостаточности искусства и было своеобразной попыткой продолжить гоголевские поиски положительного героя, "живой души". Однако нельзя не заметить: в "сентиментальных повестях" художественный мир писателя стал двуполюсным; гармония смысла и изображения была нарушена, философские размышления обнаруживали проповедническую интенцию, изобразительная ткань стала менее плотной. Доминировало слово, сращенное с авторской маской; по стилистике оно было похоже на рассказы; между тем характер (тип), стилистически мотивирующий повествование, - изменился: это интеллигент средней руки. Прежняя маска оказалась приросшей к писателю.

Зощенко и критика

Отношение критики к таланту Зощенко - трагическое непонимание. Вплоть до последних дней его обвиняли в мещанстве, пошлости, бытовизме, аполитичности (первым поводом стала статья "О себе и своей работе", последним - произведения 1940-х гг.). Ему советовали перестать писать о "мещанском болоте, которое и без того отживает свой век и никого не интересует" ("Литературный современник", 1941, №3, с.126). Реальное опровержение этой точки зрения было заложено в широком диапазоне зощенковских героев: их социальный круг был велик и выходил за рамки тех, кто имеет "какую-либо небольшую собственность" - тут были и рабочие, и крестьяне, и служащие, и интеллигенты, и нэповские хозяйчики, и "бывшие".

Защищая свою приверженность к изображению особого типа героев, Зощенко писал: "Я не хочу сказать, что у нас все мещане и жулики, и все собственники. Я хочу сказать, что почти в каждом из нас имеется ведь та или иная черта, тот или другой инстинкт мещанина и собственника". Он объяснял укорененность мещанства тем, что оно "накапливалось столетиями". При таком понимании мещанство выводилось за пределы сословных перегородок и включалось в иной ряд - этический, социально-психологический. "Мещанство" становилось не столько атрибутом сознания героя, сколько знаком особой формы существования человека в мире, особым способом видеть и чувствовать мир, системой жизни, где быт не одухотворен и где он не поднялся до уровня бытия. Следовательно, истинной причиной расхождения Зощенко и критики была его сосредоточенность на природе человека: она не вписывалась в ортодоксальную советскую идею быстрой "переделки" человека, его герой выпадал из канонизированного образца советской литературы - носителя передовых взглядов, представителя "отборных качеств" своего класса. Критика упрекала Зощенко также в непроясненности авторской оценки. Саркастическая интонация, ирония казались ей недостаточно энергичной формой авторской тенденции.

Это привело к глубокой и неплодотворной рефлексии писателя над своим творчеством. Он ей подчинился. "Ироническую" складку своего характера он начал ощущать как собственную недостаточность. В его размышлениях огромное место заняли поиски "светлой формулы". "Ум не должен останавливаться на мрачном решении", - писал он в статье о Заболоцком (1937). "Мрачные качества непригодны советскому сатирику... - писал он в статье тех же лет об И. Ильфе, - и комментировал: "Народу несвойственно такое мировоззрение". Прежде уверенно отвергавший "рыхлую", как он говорил, мысль о необходимом присутствии в сатире положительного героя, Зощенко с годами начал отождествлять требование официозной критики с "мнением народным".

Деформация

Корпус произведений Зощенко, написанных в 1930-е, достаточно велик: в него входят около двух десятков пьес ("Уважаемый товарищ", 1930; "Преступление и наказание", 1933; "Опавшие листья", 1941; "Под липами Берлина" (совместно с Е. Шварцем, 1941), "Солдатское счастье" и др.), а также повести "Возвращенная молодость", "История одной жизни", "Черный принц", "Керенский", "Шестая повесть Белкина", "Тарас Шевченко". Стилистически они написаны в нейтральном стиле, в них нет языкового комизма Зощенко, их риторика нравоучительна и банальна. Больше других привлекала к себе внимание "Голубая книга" (1935). С целью усилить воздействие своих идей на человека, Зощенко, по совету Горького, сгруппировал рассказы в циклы "Деньги", "Любовь", "Коварство", "Неудача", "Удивительные события". Новеллы на исторически-назидательные темы соседствовали с цензурованными самим писателем старыми рассказами. Во имя оптимистического звучания из них было вынуто сатирическоле жало.

Противоречия в повествовательной ткани произведений Зощенко конца 1930-х свидетельствовали о глубоких внутренних смещениях в структуре его художественного мира: как бы перестав доверять сокрушающей силе смеха, Зощенко выносит морализм на поверхность. И тогда в его рассказах появляются назидание, перестройка героя на глазах у читателей ("Огни большого города") и проповедническая интонация ("Поминки"). Изредка являясь в своем истинном облике, сатира Зощенко все-таки оказывалась более глубокой и меткой, и такие рассказы, как "История болезни", убеждали в нерастраченных силах Зощенко-сатирика.

Прошедшее сквозь всю жизнь писателя сходство с Гоголем ощутимо дает себя знать и в последний период. Исследуя человеческое в человеке, Зощенко, судя по произведениям 1930-1940-х, в частности, по книге "Перед восходом солнца", в качестве модели исследования использовал и себя. Пережив революцию, он по себе знал и чувство страха перед "случаем", и ощущение "шаткости", и "какого-то хитрого подвоха в жизни", и несовпадение человека с самим собой, и "ленность" сознания, не сумевшего преодолеть жуткую правду реальной жизни. Свое личное несовпадение с окружающей жизнью, гложущую его невозможность слияния с нею он возводил к своей "мрачности". Подобно тому, как Гоголь считал, что, борясь с болезнью, он занимается "изгнанием бесов", Зощенко в книге "Перед восходом солнца" (1943-1944), спускаясь в глубины своего подсознания, по Фрейду исследуя свои детские травмы, облекая ранние впечатления в слово, надеялся избавиться от депрессии. Он разделял советский взгляд на подсознательное как на сырой подвал, в который необходимо вторгнуться и которому должен противостоять разум. В этом он видел значение своей работы во время Великой Отечественной войны. Но публикация повести в журнале "Октябрь" (1943) вызвала резкую критику. Вторая часть так и не увидела свет при жизни писателя (впервые вышла в 1972, текстологически не выверенная, под названием "Повесть о разуме"). Волна политических обвинений прокатилась в прессе и в 1945 - после перепечатки в "Звезде" детского рассказа Зощенко "Приключения обезьяны" (первоначально - журнал "Мурзилка"). Настороженное отношение критиков к его "издевательским", как они писали, "анекдотам" о революции было поставлено в прямую связь с "аполитичностью" "Серапионовых братьев" (о которых вспомнили в 1944 в связи с выходом первой части книги К. Федина "Горький среди нас").

В 1946 грянул гром, что стоило Зощенко здоровья и сильно сократило его жизнь. В докладе А. А. Жданова "О журналах "Звезда" и "Ленинград"" и последующем затем постановлении ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 Зощенко был назван "подонком", "клеветником" и "подлецом". Его исключили из Союза писателей и лишили пенсии и карточек. Постановление было отменено только в годы перестройки.

В состоянии тяжелейшей депрессии Зощенко пробовал писать (фельетоны, партизанские рассказы). Его перу принадлежат также переводы романов "За спичками" и "Воскресший из мертвых" М. Лассилы, "От Карелии до Карпат" А. Тимонена и др. (переводческая работа, которую устраивали ему друзья, в частности В. Каверин, была единственным средством существования его семьи). Здоровье Зощенко было основательно подорвано. Нищета, незаслуженные оскорбления и одиночество, в котором он оказался, усилили его болезненное состояние. 22 июля 1958 писатель скончался. Похоронен в Сестрорецке.

Сатирические типы Зощенко усложнили традиционное русское народоискательство. Сатирическое изображение жизни уже в самом методе несло в себе развенчание народнических иллюзий. Оно усиливалось сосредоточенностью Зощенко на исследовании личности и его убежденностью в том, что только в духовном, нравственном обновлении человека кроются перспективы возрождения общества.